Человек — это сознание, одетое в тело. Часть 2.

Сегодня я продолжаю публикацию выдержек из рукописи Георгия Александровича Сомова «Сознание Материи и Материя Сознания» («Matter of Consciousness & Consciousness of Matter«), изданной с участием и в редакции Павла Георгиевича Сомова.

До настоящего дня данная рукопись была опубликована только в виде электронной книги, предназначенной для чтения исключительно на специализированных устройствах или приложениях Kindle, выпускаемых компанией Amazon.

Хочу лично поблагодарить Павла Георгиевича Сомова за предоставление мне разрешения на публикацию выдержек из данной книги в моем блоге.

«Являясь естественной потребностью зрелого или, если воспользоваться словцом из йоги, продвинутого мышления, смысл жизни есть не некий, реально существующий товар на рынках человечества, а лишь спрос на него, который невозможно удовлетворить никаким иным образом, кроме как создать его, этот товар, для себя самому. Именно поэтому его нельзя найти ни в книгах, ни в изустных проповедях витийствующих особ всех мастей и времен. Но вот парадокс. Несмотря на все сказанное, искать его все же надо и, более того, приходится. Такова объективная особенность самой природы человеческого мышления. И отчасти она объясняется необходимостью мышления оправдать в своих глазах свое же собственное существования. «Я мыслю, следовательно, существую» – это, конечно, неплохо, но зрелому мышлению этого явно недостаточно.

А вдруг, дескать, кто-то догадается и поставит под сомнение не только смысл жизни, но и смысл самого мышления – И ЧТО ТОГДА?! Шучу, конечно.

Но ведь не зря говорится, что в каждой шутке есть…

Итак, искать и надо, и приходится. Иначе бы не искали.»

О Математике

Математика есть набор произвольных правил, с помощью которых якобы можно описать количественные соотношения объектов Природы, участвующих в процессах ее бытия.

Однако подобные претензии, в конечном счете, ничем не обоснованы. И более того: противоречат практике.

В геометрии, к примеру, принципиально невозможно вычислить объем ни одного из реально существующих в Природе объектов, так как число пи не имеет точного значения.

То же самое относится и к методам дифференциального и интегрального исчисления. С той лишь разницей, что вместо иррационального понятия константы пи в этих разделах математики фигурируют столь же иррациональные понятия о конечности и бесконечности.

И суть здесь отнюдь не в том, что математические методы способны дать сколь угодно близкие значения расчетных величин, но в том, что математика не способна определить их значение не сколь угодно близко, а – однозначно точно. А это и означает принципиально неустранимое несоответствие математических абстракций – реалиям Природы.

Подлинное знание не может быть приблизительным.

Приблизительность изначально является понятием такого рода, которое неизбежно содержит в себе непредсказуемость любых, сделанных на ее основе выводов. Что, в свою очередь, и обуславливает предвзятость или произвол их интерпретаций.

***

У официальной науки нет знаний. Все, что она знает — приблизительно. Абсолютно все. Нет ничего, что она знала бы точно. Это не новость. Ради самосохранения наука давно вынесла на щит казалось бы фундаментальную, но на деле тупиковую своей наперед декларируемой беспомощностью идею-фикс: истины недостижимы — к ним можно лишь приближаться. Добавлю от себя: или отдаляться. Именно последнее мы чаще всего и делаем. И именно в силу изначальной лживости самой этой идеи-фикс. Ведь очевидно, что недостижимость истин тождественна их несуществованию.

Окончательно о Настоящем

К примеру, в какой-то момент настоящего мы ощутили укус змеи. Но укусила-то она нас не сейчас, а несколько мгновений назад, в течение которых электрический импульс перемещался по нервам — то есть укусила в прошлом.

Услышав удар грома или взглянув на прохожего, мы опять же услышим и увидим в момент настоящего моменты прошлого — более близкого или отдаленного, в зависимости от длины нервных путей, соединяющих барабанные перепонки или сетчатку глаз с веществом мозга.

Иначе говоря, в любом моменте нашего настоящего нет и принципиально не может быть ничего, кроме различно отдаленных моментов прошлого.

Можно бы возразить, что самое осознание, не завися от длины нервных путей, и есть настоящее.

Но во-первых, осознание чего? Все того же прошлого? Но ведь прошлое, пусть и осознанное сейчас, все равно остается прошлым.

А во-вторых, осознание само по себе есть процесс. И тогда одно из двух. Если этот процесс обладает длительностью, то тогда он неизбежно должен быть осознанием прошлого, так как сигналы от настоящего еще не успели пройти свой путь по нервам. Если же процесс осознания длительностью не обладает, значит, он вообще выпадает из времени, и ни о каком настоящем говорить попросту не приходится.

Итак, настоящее неосознаваемо, потому что мы разъединены с ним непреодолимой пропастью, роль которой играют длина сигналопроводящих нервов и скорость прохождения по ним сигналов. Причем устранить эту пропасть принципиально невозможно.

Так что же тогда мы видим, слышим, обоняем и осязаем? Ответ может быть лишь один — прошлое. Всегда — только прошлое.

Мы изначально отстаем от настоящего. И догнать его, поравняться с ним — хоть лопни, хоть тресни — никогда не сможем. А следовательно, никакого настоящего для нас не существует.

Не существует настоящего — по тем же причинам — и для любых форм органической жизни.

Но если нет настоящего, то нет и того, что могло бы отделять прошлое от будущего, что, в свою очередь, окончательно разрушает само понятие времени в его общепринятом традиционном смысле.

Нельзя считать настоящим, пусть даже просроченным настоящим, и момент осознания прошлого.

И не только потому, что это — прошлое.. Но и потому, что длины нервных путей, как и скорости прохождения по ним сигналов — всегда индивидуальны и, следовательно, различны у разных людей. А это означает, что настоящее теряет свою одновременность; вместо одного на всех — у каждого свое, в зависимости от индивидуальных параметров сигналопроводящей нервной системы. И одновременность даже такого, условного настоящего превращается в разновременность, что, естественно, абсурдно.

Разумеется, можно было бы сказать, что разновременность эта относится не к самому моменту настоящего, а лишь к восприятию его, которое у разных особей возникает в различные моменты. Однако это ничего не меняет. Ведь и в этом случае момент настоящего, отнюдь, не становится реальностью, так как по-прежнему не может никак себя проявить. Сознание не способно его догнать, а кирпич лишен возможности осознать его даже в запоздалом восприятии.

Странная, согласитесь, получается конструкция, если она, и впрямь, могла бы существовать — время, как единство трех категорий.. Прошлое, которого в данный момент нет, потому что уже прошло. Будущее, которое в данный момент также отсутствует, потому что еще не наступило. И наконец, настоящее, которое в данный момент якобы есть, но в которое никто и ни при каких условиях не в состоянии попасть…

И все же крайне трудно избавиться от убеждения, что объективное, единственное на всех и на все, настоящее — реальность. И пусть мы не способны поравняться с ним, окунуться в него, пусть собственное тело отделяет нас от него, как одежда от стужи, но именно оно — везде и всюду, включая и нас самих, и именно его, пусть с запозданием, мы воспринимаем в своем сознании.

Остановись мгновенье…
Остановилось!
И что же произошло?

Падающий камень — завис? Ведь для того, чтобы падать, то есть преодолеть пусть сколь угодно малое расстояние, ему, согласно традиционным взглядам, необходимо пусть сколь угодно малое же, но время. Однако мгновенье или момент настоящего не содержит в себе никакого времени. Любой, сколь угодно малый интервал времени имеет начало и конец, где начало по отношению к концу является прошлым. А настоящее, состоящее из прошлого, просто нонсенс.

Остановилось мгновение — остановилось все.

Но по какой, собственно, причине? Ведь движение мы лишь измеряем временем. Как, скажем, воду ведрами; убери ведро — вода останется. Точно также и со временем: убери время — падающий камень будет продолжать падать. Так как на него действует не “сила” времени, а сила притяжения. Или сила мышц, если его бросили. Или сила упругости, если он отскочил от стены…

Впрочем, ни мгновенье, ни время остановить невозможно. Но вовсе не потому, что оно никому неподвластно. В отличие от Пространства, являющегося протяженностью материи, Время не имеет субстрата и потому не существует в том виде, как мы его представляем.

Чистая, ни с чем не связанная, непрерывная, однородная и однонаправленная длительность — пустой звук.

На деле длительность — предметна и материальна. Как один из аспектов изменчивости, она неразрывно связана с ее субстратом.

Субстрат же изменчивости — само изменяющееся. Ржавеющее железо, испаряющаяся вода, делящаяся клетка… И всюду — своя автономно-индивидуальная длительность. Прерывная, разнородная, пространственно разнонаправленная, ибо направления из прошлого в будущее нет, как нет и самого прошлого или будущего времени. Прошлое ведра воды — это река, из которой ее зачерпнули; будущее — пар над ведром, в котором она выкипает. Прошлое железа — руда из шахт, где ее добыли, расплав в печи, где оно выплавлялось, слиток на прокатном стане, где уплотнялось и принимало форму; будущее — окисление в ржавчину, усталость металла, изменение и разрушение его форм, переплавка… Все это — пространственные перемещения вещества, на всех уровнях его форм и структуры: от готового гвоздя или двутавровой балки до атомов и элементарных частиц, из которых они состоят. И нет ничего, что перемещалось бы не в трех измерениях пространства, а в четвертом — из прошлого в будущее; то есть в том четвертом измерении, которое мы приписываем Времени. Тому Времени, которое не имеет собственного субстрата и, хотя бы лишь потому только, просто не может физически существовать.

Чтобы убедиться в том, что в пресловутом движении из прошлого в будущее нет ничего, кроме перемещений по трем измерениям пространства, достаточно проследить, скажем, как тает в воде кусок сахара. Хаотическое движение молекул воды вымывает из куска молекулы сахара

Но само движение имеет начало (прошлое), середину (настоящее) и конец (будущее).

Начало движения, как и конец, — также пространственные. То есть, движение начинается в пространстве и заканчивается в пространстве же, в трех его измерениях. А не в четвертом измерении времени — из прошлого в будущее.

Начало движения не его прошлое, а место в пространстве, где оно началось, а конец не его будущее, а другое место в пространстве, где оно закончилось. А длительность движения пропорциональна его пространственной протяженности, и обратно пропорциональна его скорости, где ни то ни другое не связано субстратно с временем, а лишь — с пространством.

Движению, процессам присуще, разумеется, то, что мы называем длительностью.

Но что конкретно представляет собой длительность?

Любой процесс или вид движения, как мы видели, целиком исчерпывается пространственными перемещениями. Никаких перемещений в каком либо ином, кроме пространственных, направлении никогда и ни при каких обстоятельствах не происходит. А это лишний раз свидетельствует, что времени, как четвертого, непространственного измерения, объективно не существует. Направление из прошлого в будущее — чистой воды абстракция; в реальном мире оно отсутствует, равно как и возможность кому-либо или чему-либо по нем(у перемещаться).

Нет и не может быть длительности времени, так как для нее нет в Природе физического субстрата; почему и не способна проявить себя каким бы то не было образом. Есть длительность движения, длительность процессов изменчивости, где субстратом ее являются пространственные перемещения реальных физических объектов. И конечно же, объекты эти перемещаются не в абстрактной области — из прошлого времени в будущее время, а в конкретном пространстве, как протяженности материи; из одних его точек в другие точки.

Иначе говоря, длительность есть неотъемлемое, фундаментальное свойство физических объектов, проявляющее себя в их пространственных перемещениях. Как на уровнях самих объектов, так и на уровнях элементов и микрочастиц, из которых они состоят.

В самом общем смысле, длительность — изнанка изменчивости.

Итак, в Природе нет Времени как четвертого измерения. Четырехмерен не мифический континуум Эйнштейна; четырехмерна сама материя. И четырехмерность эта в единстве двух типов бытия материи: Вещества и Сознания, взаимосвязь которых и проявляет себя как четвертое измерение.

***

Время — не процесс изменений, а лишь фиксация его. Субстратом процессов изменений является само изменяющееся. Например, ржавеющее железо или испаряющаяся вода… Очевидно, что ни окисление металлов, ни испарение жидкостей не содержат в себе ни длительности, ни однонаправленности. Субстратом же времени является один из аспектов изменяющегося сознания. Нет сознания — нет и времени. Человек, скажем, придя в себя после обморока, никогда не знает, сколько он длился.

Время также не может быть ничем иным, кроме длительности процессов изменения материи…

Роль Познания для Вселенной

Луна не знает о Солнце. Следовательно оно для нее не существует.

Луна не знает ни о звездах, ни о галактиках, ни о Вселенной. Значит, все это для нее не существует. Луна не знает и о себе. Значит, и сама Луна для себя не существует. Ничто во Вселенной не знает ни о чем и о самом себе, значит, ничто во Вселенной, включая и саму Вселенную, не существует.

Лишь человек знает обо всем и, значит, только благодаря его ЗНАНИЯМ это все существует. Выходит: исчезни человечество — исчезнет и сама Вселенная?

Субъективно — да.

А объективно?

Если судить об объективности субъективно, то — нет.

Но что тогда, собственно, означают сами понятия “субъективно” и “объективно”? Не такой уж это, получается, простой вопрос, если об объективности можно судить лишь субъективно…

И все-таки?

Субъективно — это то, что человек себе представляет. Иначе говоря, субъективность — это индивидуальное сознание.

Объективно — это то, что себе представляют большинство людей более-менее одинаково. Другими словами, объективность — это массовое сознание. (Причем, одинаковость представлений — фактор здесь несущественный. Во-первых, потому, что чужая душа — потемки. А во-вторых, потому, что мозги у всех из одного теста.)

Отсюда вытекает несколько принципиальных выводов.

Если личность человека всегда есть лишь то, что находится в Центре его сознания, то сама Личность человека, как совокупность всех его знаний, является Центром сознания Вселенной. Но людей много, значит, и Центров сознания Вселенной тоже много. И чем больше, тем для нее надежнее. Таким образом, можно предположить, что Вселенная, не способная существовать вне сознания человека, вынуждена, ради этого собственного существования, эволюционировать в сторону постоянной переработки вещества в сознание, чтобы гарантировать собственное бытие.

Познающее сознание — необходимая, неотъемлемая, изначальная сущность Вселенной, без которой невозможно само ее бытие. Или глубже — изначальное свойство материи.

Возможна ли в принципе никем неосознанная объективность? Возможно ли бытие чего-то, что не знает о своем бытие? И если возможно, то в чем тогда смысл подобного бытия?

Говорят, верно поставленные вопросы — уже наполовину ответы на них. Точнее бы, думается, было бы сказать, что верно сформулированные вопросы содержат в неявном виде и сами ответы на них. Ведь суть вопроса — та же, что и суть ответа. Вопрос и ответы — лишь формы одной и той же сути.

Но — к делу: Бытие — патетический синоним существования. Существование, неощущающее (незнающее) свое существование, в условиях, когда ни одно другое существование, также не ощущает ни его существования, ни своего собственного, не может обладать никаким смыслом. Смысл — осознается; вне осознания смысла вещи со стороны — это кантовская “вещь в себе; вне осознания смысла вещи и со стороны, и самой этой вещью — это уже Ничто.

И даже, если подобная Вселенная существует, то ее существование есть существование Ничто. Нельзя даже сказать — существование множественного Ничто: множественность — уже элемент осознанности.

Однако нам совсем нетрудно представить, что булыжник, звезда, пространство вполне даже могут существовать, не осознавая ни чужого существования, ни своего собственного. Все верно. Но верно при одном, абсолютно необходимом условии — существовании нашего человеческого осознающего сознания, его представлений о существовании булыжника, звезды, пространства. А помимо того, мы вчера представляли себе еще и то, что никакого булыжника нет, а есть скопление кварков. Сегодня начали уже представлять, что и сам кварк — не конец дробления. А завтра все вообще превратится в однородную вселенскую кашу — в синоним того самого Ничто, о котором шла речь выше. Мы же, если доживем до послезавтра, будем знать, что и булыжник, и звезда, и пространство — лишь результат неполноты наших органов чувств, неспособность нашего зрения разглядеть в “булыжнике” эту самую “кашу”.

Короче говоря, отрицательный ответ на последний из трех вопросов, отрицателен и для двух остальных.

Сознание, и не только человеческое, изначально необходимо для существования Вселенной.

Топтание На Месте Без Ног

Мы мыслим ради того, чтобы что-то понять.

Но мысль – сама по себе – понять ничего не может. Не может понять даже саму себя. Ей просто нечем это сделать. Принципиально – нечем.

Любая мысль полностью исчерпывается содержащейся в ней информацией. Допустить же, что информация осознает себя, было бы равнозначно тому, будто книга или газета понимают, что в них написано.

Не способны понять мысль и другие окружающие ее мысли. Точно так же, как одну страницу книги – все, скопом, остальные ее страницы.

Человек понимает собственную мысль только в процессе ее осознания. Точно так же обстоит дело и с пониманием чужих мыслей.

Понимать-то мы их понимаем, но вопрос: чем?

Или так: кто или что осознает в нас наши собственные или чужие мысли?

Можно, конечно, сказать, что это делает Сознание в целом. Или Личность. Или пресловутое «Я».

Но сознание есть совокупность уже осознанных мыслей. И вопрос: кто или что их осознавало остается, как и был, открытым.

Что касается Личности или «Я», в них так же нет ничего кроме мыслей. И опять же, повторю, каким-то образом осознанных.

Об инстинктах, эмоциях, чувствах, чертах характера я здесь не упоминаю по той очевидной причине, что все перечисленное заведомо не способно иметь отношения к процессу осознания мысли. Помешать ему, исказить, окрасить – да; осознать же, то есть оценить информацию, сделать из нее выводы – безусловно, нет.

Но если это так, если нет в человеке, кроме мысли, ничего более подходящего для понимания как внутренней, так и внешней информации, а сама мысль также не в состоянии справиться с этой задачей, то напрашивается единственно остающийся вывод: человек представляет собой что-то вроде биологической машины, белкового, как теперь принято говорить, робота.

Силиконовый прообраз уже существует: компьютеры вроде бы понимают как свои мысли, так и чужие.

Возьмем, к примеру, игру в шахматы. Обмениваясь ходами фигур, мы обмениваемся мыслями. Любой ход содержит в себе порцию информации, которую противник должен осознать и сделать из нее выводы.

В памяти компьютера существует множество подобных ходов-мыслей, своего рода шпаргалок, как наилучшим образом ответить на очередной ход-мысль противника. Ему остается лишь выбрать одну из них. Для этого в его программу заложен некий механизм, оценивающий эффективность того или иного хода в цифрах. Просчитав все доступные для него варианты, то есть оценив их эффективность в конкретно сложившейся на шахматной доске позиции, он делает тот ход, которому соответствует наибольшая на данный момент цифра. Процесс маркировки ходов цифрами и есть для компьютера процесс осознания той совокупности информации, которую заключает в себе та или иная возникшая на доске позиция.

Шахматы – древняя игра. И несмотря на то, что количество всевозможных позиций практически близко к бесконечности, профессионалы шахмат успели вытоптать в этой бесконечности некий пятачок, вобравший в себя все наиболее часто встречающиеся фрагменты игры, как и наиболее оптимальные варианты ходов внутри этих фрагментов. Таким образом квинтэссенция шахматной мысли систематизирована и закреплена в теории шахмат.

Грубо говоря, информация этого пятачка и загружена в память компьютерной шахматной программы. Включая, естественно, и цифровую оценку любого хода в любой типовой (или напоминающей типовую) для этого пятачка ситуации. Компьютер, перебирая ходы, перебирает и соответствующие им цифровые маркеры. Найдя наивысший из них по численной величине, он делает свой очередной ход.

Это и есть то, что можно назвать компьютерным мышлением.

Примерно так мог бы мыслить и человек. У каждого из нас есть свой «пятачок», утоптанный посредством накопленного в течение жизни опыта.

Мог бы… Если б мысль человека способна была понимать как саму себя, так и другие окружающие ее мысли. Понимать и, следовательно, делать выбор. Но в отличие от компьютера человеческая мысль, являясь также, как и компьютерная, порцией информации, не имеет своего оценочного маркера.

И если в компьютере маркировку информации закладывает программист, то в случае «человек» этого просто некому сделать.

Никто из нас не способен запрограммировать самого себя. И неспособен именно потому, что в человеке нет необходимого для подобных процедур инструмента. Нет его и в окружающей нас действительности, так как воспринимаем мы ее через ту же самую Мысль, которая не в состоянии понять самое себя.

Все это выглядит по меньшей мере парадоксально. Но факт тем не менее остается фактом.

В самом деле, попробуйте представить себя ну хоть возле прилавка с колбасой. В сознании вашем возникает ряд мыслей. «Салями слишком тяжела для желудка». «Ливерная, небось, сделана черт знает из чего». «Вареная, сразу видно, не совсем свежая». «А сыра здесь почему-то сегодня нет…”

Что же касается так называемого «Я», то в любой его интерпретации – обывательской ли, фрейдовской ли, обще философской ли – сия конструкция чисто умозрительная, лишенная как своего субстрата, так, следовательно, и живой реальности. Иначе говоря, «Я», как и его теологический аналог «душа», является своеобразным психологизмом, который, как бы объясняя собой всё, не объясняет, по существу, ничего.

Память и Мышление

Содержание памяти и мышления одно и то же — информация. Она различна по форме.

Мышление есть вспоминание в той или иной последовательности информационных структур. Интимно-индивидуальная конкретность таких последовательностей, и представляет собой то, что мы называем мыслью. Является также мыслью и локальное вспоминание какой-либо единичной, отдельно взятой информационной структуры.

Мышления же вне памяти не существует. Как не существует и памяти вне мышления. То и другое — единый, неразделимый процесс. Казалось бы, мысль может формироваться и без участия памяти — на основе первичного переживания. Однако само первичное переживание, как реакция на поток сенсорных раздражителей, является лишь комплексом ощущений, осознание которых наступает позже — через вспоминание, как вторичное переживание только что пережитого. Иначе говоря, физиологическое всегда предшествует интеллектуальному, как сырье — конечному продукту. Даже когда вы фантазируете.

Следует лишь учесть, что мы идеализируем понятие мысль, сохраняя тем самым его за ним порочную неопределенность. Внутри это неопределенности можно найти все что угодно. Например, такие вещи, как смысл, логичность, связность, содержательность, законченность… либо прямо противоположные им бессмыслицу, алогичность, бессвязность, бессодержательность, отрывочность… и так далее, и тому подобное.

Короче говоря, получается, что для того чтобы признать мысль мыслью, мы нередко требуем от нее невозможного — на манер приговорки из детской сказки: стань тем, не знаю чем.

Действуя таким образом, далеко не продвинешься.

Нужна ясность.

И для начала, думается, достаточно сказать, что мыслью является любой акт, действие, поступок нашего сознания. А все вышеперечисленное, равно как и неперечисленное, может как присутствовать в ней, так и отсутствовать — суть дела от того не изменится. Лишенная смысла и логики мысль сумасшедшего является мыслью не в меньшей мере, чем, скажем, апории Зенона или идеи теории относительности Эйнштейна.

Обладает ли, скажем, смыслом мысль сумасшедшего? Или логичностью мысль младенца?

Ну к примеру. Дважды два — четыре. Это мысль? Мысль. А дважды два — пять? Тоже мысль? Мысль. А просто два? Уже не мысль? Но что же тогда? Слово? Число? Понятие?.. А может, все-таки тоже — мысль? Ведь два означает: скажем, один плюс один, или семь минус пять… Представьте, что вы обнаружили у младенца сперва один молочный зуб, затем еще один, и в голове у вас возникло “слово”, “число”, “понятие” — два! Не два молочных зуба, а просто — два. И ничего больше. Так разве это самое — просто два — не результат мышления

Современная наука, считающая, что память и мышление являются функциями работы мозга, — а это, пусть и доминирующая, господствующая, но, тем не менее, всего лишь одна из возможных гипотез, — не в состоянии сегодня ни подтвердить фактами, ни дать связного, непротиворечивого толкования своей догмы. Возможно, ей удастся это когда-нибудь в будущем, а возможно — и нет. История научных гипотез полна примеров и того, и другого.

Пока же очевидно одно: никто из представителей вышеназванной научной ориентации не способен однозначно объяснить, что же, собственно, представляют собой обе фундаментальные составляющие человеческого разума — память и мышление. Подобное положение вещей, думается, дает все основания для того, чтобы не только выдвигать в этой области логически обоснованные принципиально новые гипотезы, но и непредвзято обсудить их, даже если они противоречат ныне существующим представлениям.

Мысль, как и любая реальность, не может возникнуть из ничего. Необходим исходный строительный материал.

Биотоки мозга, органические изменения на его клеточном или структурном уровнях, как и все прочее, чем занимаются нейропсихология и нейропаталогоанатомия, таким материалом, на наш взгляд, не являются.

Мысль — не вещественная, а информационная структура. И единственным естественным строительным материалом для нее могут служить только информационные образования, или, условно говоря, информационные единицы. Следует помнить, что информация и источник информации — разные вещи, природа которых принципиально различна.

К примеру, муха, на которую упал наш взгляд, формирует в нашем сознании нечто, что мы обычно называем образом. Но образ здесь — явно не то слово. О каком, скажем, образе может идти речь, если вместо мухи мы взглянем, допустим, на число пи ? В обоих случаях в нашем сознании сформируется не образ, а конкретная информационная структура. То есть, мысль. “Это муха”. “А это математический знак, символ некой константы”. Причем словесное выражение мысли, как и ее смысловое содержание, здесь вторичны и могут существенно отличаться друг от друга: к примеру, “Насекомое”, или “Закорючка какая-то!” Первичным и неизменным является лишь сама сформировавшаяся информационная структура — то есть мысль как таковая, мысль как новообразование в нашем сознании, один из фрагментов вообще.

***

Бесперспективно, на наш взгляд, тратить время и деньги на поиски сознания в веществе мозга — это два принципиально разных способа существования материи. Мозг, бесспорно, принимает участие в выработке сознания, но не обладает им. Несмотря на тесную взаимосвязь сознания с центральной нервной системой человека, оно существует и развивается практически автономно от него. Роль мозга двойственна: он поставляет из внешнего мира сырье, необходимое для жизнедеятельности сознания, а также служит тем звеном, через которое сознание воздействует на различные системы тела и управляет им; во всем остальном, в частности — в процессах мышления, мозг не принимает никакого, сколько-нибудь существенного участия.

Понятия однородности и неоднородности относительны.

Условно они применимы лишь к Веществу. Можно говорить об однородности, скажем, химически чистой воды. Но если вспомнить, что она состоит из молекул, а те из атомов, а атомы из элементарных частиц, то про однородность воды следует забыть. Это же относится к любому веществу в любом его состоянии, будь то твердое тело, жидкость, газ или плазма.

Единственный уровень вещества, где однородность кажется осуществимой, это кварки, будь они и на самом деле неделимыми кирпичиками, из которых состоит все. Но во-первых, кварки образуют, согласно современной науки, целое семейство, а значит, различаются друг от друга. Во-вторых, будучи микрообъектами, кварки обособлены и, следовательно, должны находиться в какой-то некварковой среде.

Средой же этой может быть лишь первичная материя, которая сама по себе не может обладать ни однородностью, ни неоднородностью. В

первом случае невозможно образование из однородности неоднородностей; будь иначе, однородная первичная материя неизбежно исчезла бы, превратясь в различные модификации вещества. Во втором — невозможно существование самой первичной материи, так как ее неоднородность означала бы существование не единой первичной материи, а множества различающихся друг от друга первичных материй. И то, и другое, разумеется, абсурд, уничтожающий само понятие вечно существующей и неуничтожимой материи.

Но если материя не способна быть ни однородной, ни неоднородной, то это может означать только одно: однородность и неоднородность в объективной действительности существуют как две стороны неразрывного целого.

В этом суть, главная пружина коренного свойства первичной материи — самостремления к изменчивости. Именно борьба двух противоположностей — однородности и неоднородности — приводит к сдвигам, когда верх берет та или иная сторона. Первичная материя как бы расслаивается на неоднородность трехмерно-структурированного вещества и однородность бесструктурной ментальной энергии. Именно — как бы! На деле же четырехмерность материи нигде и никогда не нарушается: вещество и ментальная энергия всегда и везде взаимосвязаны друг с другом, представляя собой единое целое, как взаимосвязаны друг с другом вещественное тело и невещественное сознание человека, представляющего собой единое целое.

В этом и заключается относительность двух понятий: однородности и неоднородности. Понятия однородности и неоднородности относительны. Чтобы убедиться в этом, достаточно проследить некую двойственность, уходящую своими корнями вглубь материи.

К примеру, вода вроде бы однородна. Во всяком случае, кроме химически чистых вещества или элементов, ничего другого, что было бы более однородным, нам назвать нечего.

Однако вода состоит из атомов, а атомы из протонов, нейтронов и электронов. А это означает, что на более глубоких структурных уровнях все та же самая вода уже неоднородна. Причем неоднородность возрастает от уровня к уровню: на уровне атомов она меньше /водород и кислород/, на уровне элементарных частиц больше /протоны, нейтроны, электроны/.

Но продвигаясь в глубь дальше, картина кардинально меняется. Все многообразие элементарных частиц состоит из кварков, и следовательно, тенденция возрастания неоднородности сменяется — на уровне кварков — на прямо противоположную. Кварки почти однородны.

Почти! Пусть незначительно, но кварки друг от друга все же отличаются — квантовая физика говорит о них, как о неком семействе. И потому резко убавившаяся — на уровне кварков — неоднородность воды все же остается неоднородностью.

И лишь дойдя до самого дна, то есть до первичной материи, из которой состоят кварки, а следовательно и вода, неоднородность становится однородностью. Иначе говоря, вода — на уровне первичной материи — из вроде бы однородной становится действительно однородной.

Итак, двойственность однородности-неоднородности как заканчивается, так и начинается в первичной материи. А это означает, что однородность и неоднородность не существуют сами по себе, по отдельности, а являются двумя сторонами неразрывного целого.

В этом суть, главная пружина коренного свойства первичной материи — самостремления к изменчивости. Именно борьба двух противоположностей — однородности и неоднородности — приводит к сдвигам, когда верх берет та или иная сторона. Первичная материя как бы расслаивается на неоднородность трехмерно-структурированного вещества и однородность бесструктурной ментальной энергии. Именно — как бы! На деле же четырехмерность материи нигде и никогда не нарушается: вещество и ментальная энергия всегда и везде взаимосвязаны друг с другом, представляя собой единое целое, как, скажем, взаимосвязаны друг с другом вещественное тело и невещественное сознание человека.

В этом и заключается относительность двух понятий: однородности и неоднородности. А заодно снимается и один из вечных онтологических вопросов: однородна материя или не однородна.

Рассмотрим на всякий случай возможное возражение, что вода на уровнях атомов, элементарных частиц, кварков и первичной материи — уже не вода, которое, на наш взгляд, нельзя признать состоятельным. И вот почему. Любое вещество есть многоуровневая структура, данная не в виде умозрительной абстракции, а как реальный физический объект, в котором — в связанном виде — одновременно существуют и атомы, и элементарные частицы, и кварки, и первичная материя. И будь человек, ну, помельче что ли, он смог бы все это облазить, рассмотреть и пощупать. На манер, скажем, железа; деталей, сделанных из этого железа; и наконец, самой конструкции, собранной из этих деталей…

Но даже, допустим, если бы указанное возражение оказалось верным, то и тогда суть дела от этого не изменилась бы. Ведь вода действительно состоит из атомов, атомы из элементарных частиц, элементарные частицы из кварков, а кварки из первичной материи /хотя бы уж потому только, что больше им не из чего состоять/.

На уровне вещества в воде нет ничего, кроме воды. На уровне атомов в воде нет ничего, кроме кислорода и водорода. На уровне элементарных частиц в воде нет ничего, кроме протонов, нейтронов и электронов. На уровне, предшествующему уровню элементарных частиц, в воде нет ничего, кроме кварков. Наконец, на предкварковом уровне в воде нет ничего, кроме первичной материи. Но все эти уровни взаимосвязаны и существуют одновременно, что и делает воду водой.

И потому вода в одно и то же время и однородна, и неоднородна. В зависимости от этажа, с которого на нее смотришь или находишься. Мы, люди, находимся на самом верхнем. Но это отнюдь не означает, что остальных не существует. Мироздание не только многоэтажно, но и зиждется на особого рода фундаменте. И если некий объем воды рассматривать в трехмерной системе координат, то в ней не найти точки, которая не была бы водой.

Все поверхности — односторонни. Других, вопреки науке, не бывает. Поверхность принципиально не может быть двухсторонней, иначе это будет не поверхность, а слой. Пусть внешний, пусть сколь угодно тонкий, но — слой. А слой и поверхность — две совершенно разные вещи.

Слой, пусть и сколь угодно тонкий, неизбежно состоит из вещества.

Поверхность слоя не содержит в себе ни грана вещества. В противном случае, она тотчас же превратится в слой. Но поверхность — информативна. И раз она не состоит из вещества, значит, она состоит из информации.

Объемная голограмма какого-либо предмета в точности идентична поверхности этого предмета. Если смотреть поочередно то на предмет, то на его голограмму, зрительный образ, возникающий в сознании, будет один и тот же. Следовательно, между голограммой предмета, поверхностью предмета и зрительным образом предмета нет абсолютно никакой разницы. Нет потому, что и то, и другое, и третье — одна и та же информация.

Или, говоря другими словами, мы имеем здесь три поверхности: поверхность предмета, поверхность стоячих световых волн и поверхность сгустка ментальной энергии. Информационно они абсолютно тождественны, хотя облегают три совершенно разные вещи: вещество предмета, стоячие световые волны голограммы и ментальную энергию сгустка — фрагмента нашего сознания. А это, в свою очередь, может означать только одно, что поверхности, информация и сознание имеют одну и ту же природу, связанную с четырехмерностью материи. Именно поэтому поверхности, как информация и сознание — невещественны, хотя и материальны.

Если голограмма одновременно есть и поверхность предмета и информация о нем, то поверхности любых объектов объективируют в себе их сознание на его элементарных уровнях проявления. А тот факт, что голограмма, абсолютно идентичная тому, что возникает у нас “в башке” как элемент разума, может быть создана не только в воздухе, но и в вакууме, говорит о том, что сознание отнюдь не связано со сложностью строения вещества. Сложность нашего мозга коррегирует лишь со сложностью человеческого сознания.

Но поверхности — одно из фундаментальных свойств любых материальных объектов, вроде, скажем, массы или температуры. Или, если короче, сознание изначально присуще всему точно так же, как масса или температура.

Говоря о поверхностях, говорилось пока только о зрительной информации. А как быть с другими ее видами — скажем, осязанием? Ведь если поверхность невещественна, то как, дескать, она может быть мягкой или твердой? Может. Поверхность атома, к примеру, явно невещественна. Но попробуй сунься — лоб расшибешь, а внутрь не проникнешь.

Или тот же слух. Волна (в том числе и звуковая), как известно, есть перенос не вещества, а формы. Форма же — разновидность все той же поверхности.

Ну и так далее…

Эра Пружинного Времени

Время — это длительности процессов изменения вещества и сознания на всех уровнях их организации и во всех формах их бытия.

У каждого объекта свое собственное время. Бабочка-однодневка живет столь же “долго”, сколь и слон; но каждый — по своим часам: у бабочки они всегда “отстают”, у слона, напротив, всегда “спешат”.

Единого, общего для всех Времени не существует.

Вместо него человек придумал такие часы, которые измеряют все разнообразие реальных длительностей посредством одной-единственной длительности — условной. Например, длительностью процесса раскручивания часовой пружины. Это дает ему иллюзорную возможность сравнивать несравнимое, что, конечно, лучше, чем вообще ничего. Отчасти поэтому ему, иной раз, собственная жизнь кажется нестерпимо длинной, а, порой, обидно короткой… Зато он знает, сколько надо держать яйцо в кипящей воде, чтобы оно сварилось не вкрутую, а всмятку. И еще много-много другого… Именно придуманные им часы, вместе с другими аналогичными изобретениями, вроде, скажем, упоминавшихся уже циркуля или логарифмической линейки, помогли ему создать внутри подлинного мира свой собственный суррогатный мир. Пружинное время которого, кажется, уже подходит к концу.

Еще Раз о Поверхностях

Вернемся еще раз к существу понятия поверхности.

Причем не в житейском его смысле, когда, скажем, под поверхностью стола понимают его столешницу или наброшенную на нее скатерть. И не в математическом, где она рассматривается, лишь как набор различных абстракций.

Говоря о поверхностях, нас интересует не размытость обыденных представлений, не воображаемые конструкции геометрии, а то, чем они являются в объективной действительности.

Поверхность в Природе — столь же реальна, как и сами физические тела или объекты, которые ею обладают. Поэтому, как уже говорилось, любая поверхность — всегда трехмерна. Одномерных или двухмерных тел и объектов не существует.

Простейшей из них обладает пирамида: сплошная замкнутость всего из четырех сторон (граней). Бумажная полоска насчитывает уже шесть: два торца, два ребра и две плоскости. Но если ее соединить в кольцо, останется тот же минимум: два ребра и две плоскости.

Немецкий математик Мебиус соединил бумажную полоску в кольцо, предварительно повернув один из ее концов на 180 градусов, и получил в итоге полоску с двумя сторонами: одно ребро и одна плоскость. Простой полуповорот и — столь ошеломляющий результат: двухсторонняя трехмерность! В науке это почему-то истолковали, как открытие “односторонних поверхностей”.

По существу же открыто было нечто несопоставимо большее.

Поверхности, как уже говорилось выше, всегда — односторонни. И, как целостность, иными быть просто не могут. Конечно, эту целостность можно рассматривать по частям: к примеру, каждую из четырех граней пирамиды в качестве поверхности этой самой грани. Но это будет подменой понятий, когда целое /пирамида/ искусственно /мысленно/ расчленяется на части. Именно — мысленно. В реальности вырвать из пирамиды грань невозможно. Да если и вырвешь, суть дела не изменится: грань — не пирамида. И потому у пирамиды в действительности, а не в абстракциях математики, одна-единственная поверхность и, конечно же, односторонняя. Как и у любого вещественного объекта.

Открытие Мебиуса заключалось совсем в другом, что не сумел или не захотел понять ни он сам, ни другие. Мебиус, как уже сказано выше, открыл возможность существования двусторонней трехмерности. Принцип частичной трансформации пространства в вещество, и наоборот. Пространства добавилось, а вещества убавилось.

Ведь вещество ленты /а лента могла быть и стальной, и сколь угодно толстой/, которое прежде, чтобы попасть с одной ее стороны на противоположную, пришлось бы либо пробивать, либо огибать по ребру, теперь — функционально — исчезло: ни пробивать, ни огибать уже ничего не нужно. В пространстве же, наоборот, возникло несуществовавшее прежде направление, позволяющее перемещаться с одной стороны ленты на противоположную по прямой линии, без каких-либо поворотов, ранее неизбежных.

Пока речь шла о пространстве трехмерном, как протяженности вещественной.

Возможности же пространства четырехмерного, как протяженности материи, безусловно, и шире, и глубже.

И кто может поручиться, что еще одна, неизвестная пока нам, но давно освоенная самой материей, пространственная комбинация в духе открытия Мебиуса не способна уничтожить из оставшихся двух сторон еще одну? Односторонняя трехмерность! Она же — односторонняя поверхность. А поверхность, как мы уже знаем, невещественна; в поверхностях нет и не может быть ни грана вещества: иначе она уже не поверхность, а слой.

Но если пространственные трансформации способны перестраивать вещество в материю, то, что, спрашивается, может помешать осуществлению прямо противоположных процессов? Иначе говоря, превращению материи в вещество? В поверхности нет вещества. Но есть трехмерность и информация. А то и другое в неявном виде содержится в четырехмерности первичной материи. Сама же материя, по выражению Якоба Беме, испытывает муку из-за бесформенности четырехмерности и ее следствия — одиночества.

Сложность предыдущего абзаца — вынужденная сложность. Нет в языке терминов, выражающих новые понятия. Поэтому попробую подойти к той же мысли с другого конца.

Вещество способно существовать лишь в формах трехмерности.

Простейшая форма ее — четырехгранная пирамида. Поэтому четыре грани — это минимум. Шар, цилиндр, эллипс — не в счет. Их кривизна равнозначна многогранности, что и проявляется при расчетах их объемов.

Итак, четыре грани — необходимый минимум для нормальной трехмерности вещества. Но у ленты Мебиуса — две из четырех граней объективно отсутствуют. Хотя вещественная трехмерность бумажной ленты сохранена. Но эта вещественная трехмерность — неполноценна и аномальна. К примеру, вещество бумаги перестало быть препятствием, чтобы переместиться с одной стороны ленты на другую; не нужно ни прорывать бумагу, ни перебираться через ее ребро — а бумага, заметьте, может оказаться чем угодно, например сталью, остро заточенной по краям. Препятствие, словом, могло стать непреодолимым. Иначе говоря, вещество бумаги или стали утратило одно из своих фундаментальных свойств — непроницаемость. Хотя само по себе не изменилось; изменилось лишь его положение в пространстве.

Если же — каким-то аналогичным или иным образом — еще раз изменить его пространственный аспект, в результате чего его вещественная трехмерность утратит еще одну из двух оставшихся граней, то вещество исчезнет, демонтировавшись в первичную материю.

О генетике

Нет разницы между сознанием и “программой”. Программа разрабатывается и закладывается (скажем, в компьютер) все тем же сознанием. Сама по себе никакая программа возникнуть не может.

Ген, видимо, является таким образованием вещества, которое запрограммировано на определенного рода действия: производство тех или иных белков, “самовключение” и “самовыключение” при возникновении определенных условий внешней для него среды.

Но программирует его сознание матери и отца.

Материнское сознание может заниматься этим на уровне созревания яйцеклетки, отцовское — сперматозоида. В этот период закладывается Программа программ, в числе которых и веер программ для различных генов.

Впоследствии же, когда яйцеклетка оплодотворена сперматозоидом, материнское сознание “руководит” обеими Программами программ, осуществляя их дальнейшее поэтапное развитие. Иначе говоря, активизируя уже заложенные в них потенциалы.

Материнское сознание как бы управляет Диспетчером Программ компьютера, активизируя по мере надобности то или иное Приложение, а в каждом из них — те или иные Функции.

Но это, конечно, всего лишь аналогия.

Оплодотворенную яйцеклетку не следует, разумеется, рассматривать как пару “компьютеров” отцовской и материнской фирм-изготовителей, попавших в распоряжение материнского сознания. Однако пример этот позволяет наглядно представить себе более реалистичный, чем в официальной науке, взгляд на природу генов.

Сознание − Не Функция Мозга

Пищеварение – не функция жизнедеятельности органов пищеварительного тракта, а обоюдный материальный процесс, в ходе которого изменяется вещество как пищеварительного тракта, так и вещество перевариваемой пищи. Причем изменения эти в той или иной степени необратимы. И если, например, вещество пищи претерпевает быстрые и вполне наглядные необратимые изменения, то пищеварительный тракт изнашивается (возьмем для большей наглядности только один этот компонент необратимых изменений) медленно и постепенно. Но после каждого, без каких либо исключений, пищеварительного акта оба типа изменений принципиально необратимы: пища − переваривается, а клетки пищеварительного тракта заменяются новыми, хотя и идентичными, но новыми.

Однако с функцией жизнедеятельности мозга дело обстоит принципиально иначе. Процесс мышления, как одна из таких «функций», разумеется, может необратимо изменять вещество, из которого он состоит. Но как быть со вторым участником этого обоюдного процесса – мыслями и эмоциями? Изменяться-то они изменяются. Но если мысль вещественна, то и следы ее изменений надо искать в веществе, из которого она состоит. Однако подобное вещество никем до сих пор не обнаружено. Больше того: его и не пытаются обнаружить, так как официальная наука вполне резонно считает подобные поиски нонсенсом. Но в таком случае остается только одно: признать мысль – реальностью, но реальностью невещественной. А следовательно, второй участник процесса мышления – мысль или эмоция – претерпевая необратимые изменения, претерпевает их так же вне вещества. То есть где-то за пределами того трехмерно-вещественного мира, в котором мы живем. Иначе сам процесс мышления принципиально невозможен – ведь в любом, без исключения, процессе абсолютно необходимо взаимодействие, по крайней мере, — как минимум – двух сторон. Односторонние – то есть без взаимодействия чего-то с чем-то – изменения есть все тот же нонсенс.

Итак, если мысль невещественна, то никакое вещество изменить ее не способно. Однако процесс мышления, то есть пересмотра и изменения мысли, является бесспорным фактом. А это, в свою очередь, означает, что процессы мышления протекают вне вещества мозга, хотя и имеют с ним как прямую, так и обратную связь. Причем связь эта не может быть ни вещественной, ни невещественной – точно так же, как мысль не может быть продолжением клетки или групп клеток мозга; равно и наоборот. Единственно возможный в данных обстоятельствах тип связи тут только один – связь квазипространственная. То есть такая связь, когда одно не является продолжением другого. Иначе говоря, следует допустить двойственность мира, где координаты одной протяженности никогда не совпадают с координатами другой протяженности.

Первичное Сырьё Сознания

В сознании человека нет ничего, кроме ощущений, эмоций и мыслей. Ощущение всегда первично. Оно несет в себе минимум информации. И лишь при последующем осознании — в зависимости от степени его глубины — модифицируется в более емкие информативные образования — эмоции и мысли.

Так, например, ощущение ожога или укола, содержащее минимальную и однородную информацию, формируется в сознании за максимально короткий отрезок времени, что и определяет как быстроту, так и однозначность ответной реакции — характер воздействия внешней среды осознан лишь начерно, в самом общем виде. И человек в обоих случаях делает одно и то же: скажем, отдергивает пораненный палец. Обратная связь срабатывает чисто автоматически. Грубо говоря, нет достаточной информации — нет и потерь времени на ее анализ.

Однако вслед за ощущением создается возможность для его более глубокого осознания — за счет присоединения к нему дополнительной информации, полученной в качестве ощущений, сопутствующих первичному ощущению и воспринятых уже после него — по каналам других органов чувств. Скажем, зрительные ощущения иглы, движения держущей ее руки и так далее, и тому подобное. Вся эта сумма разнообразных ощущений, присоединившись к первичному тактильному ощущению, существенно увеличивает объем информации, в результате чего срабатывает принцип перехода количества в качество. Опять же грубо говоря, есть достаточная информация — есть и возможность ее анализа.

Таким образом, информативно обогащенное первичное ощущение преобразуется либо в эмоцию или мысль, либо и в то и в другое. Теперь уже ответная реакция на повторное ощущение от укола иглы утрачивает свою однозначность. Иначе говоря, автоматизм обратной связи может быть нейтрализован, или оборван на какой-то стадии. Теперь ему противостоит сила мысли или эмоции, либо того и другого вместе. В зависимости от степени этой силы пораненный палец может вздрогнуть, но не отдернуться; а может не только не отдернуться, но и не вздрогнуть. Хотя последнего /то есть, полного отсутствия ответа мышечных волокон на раздражение/ могут добиться лишь крайне редкие люди, чья мысль способна аккумулировать в себе столь мощные силы, когда достигается — скажем, как у йога в состоянии нирваны — ее предельная концентрация и сосредоточенность на самой себе. Что, по существу, равносильно ситуации, когда укол делают человеку, находящемуся, скажем, в обмороке. Предельно возможная по силе мысль полностью нейтрализует собой, если так можно выразиться, все остальное сознание.

Однако оговорка эта — в данном контексте — принципиально не существенна. Мы говорим об общей закономерности, а не о формах и степенях ее индивидуальных проявлений.

Сама же закономерность заключается в том, что ощущения являются первичным информационным сырьем для образования более информативно-сложных структур, как мысль и эмоция, что и позволяет последним доминировать над первыми. Однако сырье это не единственное. Оно преобладает лишь на начальной стадии развития сознания. Впоследствии динамика взаимодействия эмоций и мыслей способна сама по себе создавать — посредством перегруппироки, комбинаторики и прочих схожих процессов — новые, несвязанные с ощущениями, элементы информации, как и их комплексы. Таким образом, мышление не связано жестко с притоком свежих ощущений и потому не может быть лишь функцией жизнедеятельности мозга; жизнь сознания в своей наиболее существенной части автономна от него.

Бог – всего лишь слово, выражающее всемогущество, которое не знают кому приписать.

А между тем, совершенно ясно, что в мире нет абсолютно ничего, что обладало бы творческой и, следовательно, творящей силой; ничего, кроме сознания, с которым всякий из нас распрекрасно знаком. Как знаком и с той реальностью, которой до него, сознания, не было, и которая, с появлением его, теперь есть. Ведь человечество давно живет не столько в Природе и не столько Природой, сколько в искусственно созданной им среде.

Однако людскому скудоумию всего этого мало. Ему подавай тайну, непременно тайну – точно так же, как младенцам не нужна явь, а нужна сказка.

Отсюда и пресловутые онтологические вопросы. Что было прежде – курица или яйцо? Или: кто и как создал Вселенную?

Да никто ее, Вселенную, не создавал.

Неужели не ясно, что если иметь в виду не нынешний ее облик, текучий и преходящий, не вчерашнюю или завтрашнюю ее изменчивость, то Вселенная есть ни что иное, как Вечное Бытие. Которое, в свою очередь, простой синоним – неуничтожимости материи. А у Бытия – одна антитеза: Небытие. Но как можно создать из Небытия, то есть из отсутствия чего бы то ни было, Бытие? Из Ничто – Нечто? Это же нонсенс, бред, младенческий лепет… Там, где отсутствует что бы то ни было, отсутствует, разумеется, и сама возможность что-то создать. А потому Небытие, Ничто, Абсолютная Пустота… сколько слов-то понадумали… никогда и нигде, кроме досужих на треп умов, просто-напросто не существовало; Небытие – антитеза не Бытию, как единственно возможной реальности, а всего лишь слову «Бытие». И как таковая не означает ровным счетом ничего, кроме словоблудия. Но даже если его рассматривать как отвлеченное, чисто абстрактное понятие, то и тогда Небытие тождественно Несуществованию. А Вечное Небытие – Вечное Несуществование. Играть подобными абстракциями, разумеется, можно: как говорится, чем бы философы не тешились, лишь бы не плакали. Но принимать всерьез их интеллектуальные игрушки было бы наивно, да и смешно.

Нет Бога, кроме Сознания, и творческая, ищущая мысль – пророк его.

Это – не атеизм. Атеизм – та же слепая вера. Только не в то, что Бог есть, а в то, что Его нет. А вера, идущая впереди понимания (сперва поверь, а потом поймешь), есть разновидность бесчисленного в своих ипостасях суеверия. Человек должен верить лишь только в то, что им осознано и понято.

Waking Up From a Life-Long Dream (2002)

Непривычно, может, и странно,
Но весьма реально к тому ж:
Вне пространственные пространства –
Обиталище наших душ.

Мы живем в них, себя не зная.
Наяву, как будто во снах,
Где-то бродим, отождествляясь
С отражением в зеркалах.

И ликуя в своей вещественности,
Забываем то, что страшит:
Что она всего только трещина –
Некий вход в бездонность души.

Там неясности, там не просто все
Провалиться туда, не дай бог…
Все равно, словно броситься в пропасть,
Где ни тропок нет, ни дорог.

Где подъемы схожи падениям:
Не взобраться и не упасть –
Там ньютоновского тяготения
Не действительна мнимая власть.

Там царит невесомость мысли,
Невесомая вескость чувств.
духовных весов коромысло
Отклоняет лишь подлостей груз.

Там делами вершит только совесть,
Высвещая и фальшь и ложь.
Там, как тень, себя за руку ловишь,
И однажды – себя – найдешь.

И великое таинство встречи
Сведет в целое чувства и мысль.
Лишь тогда в твоей человечности
Обнаружится цель. И смысл.

А пока мы, будто слепые,
Смотрим сны о себе самих.
И несем сквозь них как святыню
Горсть молекул нам трижды чужих.

Этот пепел горящей вселенной
Нам дороже собственных тайн.
Мы в плену. Но сбежать из плена
Можно только, шагнув за край.

Край – не смерть. Смерть – удел молекул.
Распадутся, как не крутись.
Но бессмертна душа человеческая.
Ее скрытая в безднах жизнь.

Край – не смерть. А рубеж привычного.
Пробуждение ото сна,
Перевал от чужого к личному –
Переход в свою бездну без дна.

― Ну а как?! – Слышу гул (он от века).
― Вот ведь в чем вопрос основной!!!
Очень просто, гражданин Человекус:
Существуя в среде молекул,
Не в молекулах жить. А – душой.

Человек — это сознание, одетое в тело. Часть №2.

Добавить комментарий